— Ты была близка с ней? Так близка, что теперь часть меня навсегда похоронена вместе с ней. Настолько, что в самые чёрные часы, когда единственным желанием было забиться в угол и выть, резала себе кожу до крови, лишь бы вырвать из груди это проклятое воспоминание… Но Артуру об этом, конечно же, не стоит знать. Как и про слёзы, которые, говорят, нужно выплакать [аналог «время лечит»]. Мои же никак не закончатся. Они просто выжигают всё изнутри, оставляя после себя пустую темноту. Иногда в этой липкой вязи мелькали тени других таких же потерянных. А чаще я просто тонула в себе, захлёбываясь собственным горем. И только в церкви я нашла спасительную ниточку, что тянула из этой бездны на поверхность. Церковь помогла сделать первый шаткий шаг — вернуться к призраку прежней жизни. Но от боли, которая тянется за мной невидимым шлейфом — этого всепоглощающего одиночества, этого ощущения, будто меня просто забыли, бросили на произвол судьбы — она, естественно, не избавила. Я чувствую себя выскобленной, пустой ноябрьской тыквой, которую, как ненужный хлам, выбросили на обочину после праздника. И об этом Артуру я не скажу. Как и о том, что и у меня тоже не хватило сил справиться с реальностью. Даже если сейчас он говорит о другом, мы всё равно говорим на разных языках. Он не поймёт. Тупо не поверит. Ему это и не нужно, на самом-то деле. [читать дальше]

54 010
символов